Уважаемые посетители, сайт перенесен на другой домен www.khasan-district.ru

Из газеты "Тихоокеанский комсомолец" от 5 августа 1989 г.

ПОСЛЕДНЕЕ СРАЖЕНИЕ МАРШАЛА БЛЮХЕРА

У ОЗЕРА ХАСАН.

ОЗЕРО ХАСАН скорее представляет собой лагуну. соединяющуюся с морем протокой и болотами. В июле—августе 1938 года здесь, не сопках водораздела, по которым проходит Государст­венная граница, разгорелись бои с японской армией

Этот участок границы, самый южный краешек Приморья, вряд ли является каким-то особенно важным стратегическим пунктом, кото­рый бы, скажем, «открывал двери к Владивостоку». Здесь нет смысла сосредоточивать войска перед крупным наступлением, потому что с остальными районами Приморья Хасан и по сей день связывает только насыпь железной дороги, все проселки после  небольшого дождя превращаются в одну сплошную череду луж. Здесь нет удобной бухты, вдоль берега тянутся песчаные отмели, и пристать к берегу можно разве что на надувной лодке, к тому же у японцев были в распоряжении корейские гавани в десятке километров отсюда.

На что могли рассчитывать японцы в случае успеха? На   небольшой плацдарм русской земли, состоящий из крутобоких сопок и болотистых низин. Тогда можно было бы чуть-чуть отодвинуть границу, прочно закрепиться на господствующих высотах и обеспечить спокойную переправу через пограничную реку Туманную (Тумень-Ула).

Но чем больше я знакомился с бывшими местами боевых действии, говорил с участниками боев, смотрел материалы в архиве, тем больше убеждался что в том, что схватка у Хасана была отвлекающим маневром. Основой удар готовился севернее, в районе Гродеково, откуда смяв пограничные заслоны, японские войска быстро выходили бы в район Уссурийска. И пока переброшенные оттуда к Хасану дивизии застряли бы на единственной дороге и растянулись в двухсуточном марше от Краскино до Раздольного, японцы смогли бы перерезать Транссибирскую магистраль и скатиться по ней уже и самом деле к основанию полуострова Муравьева-Амурского, к первой линии владивостокских фортов.

Владивосток был бы отрезан с суши. ну а на море императорский флот рассчитывал быстро покончить с небольшим Тихоокеанским флотом, который тогда только набирал силы. С осадой или захватом Владивостока и все Приморье могло бы быть оккупировано. Такими могли быть последствии тех событии, которые наши   историки определяют словами «провокация у озера Хасан».

Только умелые и решительные действии наших войск когда руководство ими взял в свои руки маршал В. К. Блюхер, отбили у японцев охоту развивать наступление Были подтянуты полки, и 6 августа   мощным штурмовым натиском смели японцев с сопок, прижали к реке и основательно потрепали. В общей сложности за десять дней боев  обстановка на границе решилась в нашу пользу. Попытки японцев нанести удар в районе Гродеково не удались, на их пути встали не пограничные заставы, а регулярные части, и им не удалось даже в течение суток продержаться на захваченных высотах.

Умелые операции Красной Армии в Южном Приморье, а потом и в Монголии заставили японцев оставить в покое советские рубежи. Японская агрессия стала развиваться к югу в направлении Индокитая и Филиппин. И даже когда Советский Союз был втянут в войну с Германией, Япония так и не сочла возможным использовать свою Квантунскую армию против Советского Дальнего Востока.

По сути дела события у Хасана стали первым сражением нашей страны во второй мировой войне. И если бы это сражение сложилось для нас неудачно и японцы почувствовали бы вкус к победам, русская кровь, возможно, еще не раз обагрила бы землю Дальнего Востока.

— БЛЮХЕР У АППАРАТА, СЛУШАЮ. ТОВАРИЩ СТАЛИН...

ВПЕРВЫЕ К ТЕМЕ ХАСАНА я обратился, когда отмечалось 45-летие боев. После одной из публикаций мне пришло любопытное письмо от одного из участников событий. Вот как описывал обстановку в штабе первой армии связист В. Ф. Заржецкий:

«Я служил в городе Ворошилове-Уссурийске в 11-м отдельном батальоне связи, обслуживал телеграфные аппараты «Бодо»». Начальником узла связи был старший техник Константинов, а начальником связи армии - майор Новицкий. Мы обеспечивали связь с Москвой, Хабаровском и полевым штабом армии и фронта в Краскино.

Событиям у озера Хасан предшествовала небольшая  заметка-нота в газете «Правда» - ответ товарища Молотова на запрос японцев разрешить им доступ на территории у озера, для поклонения праху предков.   Это была явная провокация со стороны японцев.

В то время командующим армией был товарищ Покус. Помню, и принимал сообщение из генштаба - обеспечить охрану границы дополнительными подразделениями. Потом у нас говорили, что Покус не торопился это указание выполнить.

Как ни странно, о начале боев и захвате сопок первой узнала Москва на хвастливых сообщений японцев по радио. На запрос оперативного дежурного генштаба штабу армии в Краскино последний объяснить положения дел не смог. Скоро нам стало известно, что связь с границей нарушена, а пограничники и небольшие грунты красноармейцев ведут жестокие бои. Наши основные части были расположены далеко от границы и оказать помощь сразу не могли.

Рано утром командующий армией Покус и начальник штаба (фамилию его я не помню), докладывая о положении дел товарищу Ворошилову, были вынуждены признать, что сопки действительно захвачены японцами, а армии не обеспечила пограничникам прикрытия. И командующий армией, и начальник штаба были тут же освобождены от постов. О ходе событий также все сообщалось   в Хабаровск, командующему Дальневосточным фронтом маршалу Блюхеру.

Японцы заняли на сопках выгодное положение. В то время шли постоянные дожди и было большое наводненное, которое мешало передвижению войск, техники, взлету самолетов и ведению разведки. Вскоре приехали новый командарм товарищ Штерн, начальник ВВС штаба фронта комбриг Рычагов, ряд штабных командиров, а также и сам Маршал Блюхер. Штаб нашей армии стал называться штабом фронта.

Для поддержания надежной связи в ответственный момент я круглосуточно находился в штабе, и даже еду мне приносили туда из кухни нашего батальона. Рядом с телеграфом в отдельной комнате проходили совещания штаба фронта и составлялись карты боевых действий. Кроме меня связь поддерживали мои товарищи: Сергей Голубцов, Александр Кононов и Василий Мудрецов.

Потом штаб фронта переехал в Краскино и у нас поселился прибывший  член Военного совета товарищ Мехлис, который часто проводил переговоры с товарищами Ворошиловым, Буденным и товарищем Сталиным.

У нас в штабе много говорили, что стянули в район боевых действий почти все самолеты фронта и что только усиленная бомбежка высот позволила сковырнуть японцев. Но я помню, как в разговоре с маршалом Ворошиловым комбриг Рычагов помянул, что «гранаты не всегда надежно выпадают из корзинки», и что он боялся привезти гранату на хвосте самолета обратно на аэродром... За самовольный вылет на бомбежку Ворошилов объявил ему трехдневный домашний арест. Герой Советского Союза комбриг Рычагов был молодой, полный жизни и энергии, он сидел со мной рядом и сильно смеялся, представляя как будет отбывать домашний арест.

Посмотри на суровое время, взаимоотношения Блюхера, Рычагова, Мехлиса и Штерна были ровные, вежливые и даже отзывчивые никаких криков и нервотрепки, кажется, не было. Помню, во время разговора Блюхера со Сталиным вдруг пошли сильные помехи, голос Сталин» сильно искажался, и даже я не мог понять, что он говорит. Я спросил товарища Блюхера, может, переспросить снова товарища Сталина, на что он ответил: «Сталина не перебивают и не переспрашивают - разберемся сами».

Блюхер, пока шли переговоры, иногда курил, клал перед собой пачку папирос. Я тогда не курил, но ребята попросили в шутку - возьми у маршала табачка. В удобный момент я спросил у товарища Блюхера разрешении взять папироску, он улыбнулся и тут же приказал адъютанту принести пачку папирос младшему командиру, то есть мне. Папиросы я отдал товарищам, а пачка долгое время у меня хранилась.

Последний серьезный разговор о Блюхере проводил член Военного совета товарищ Мехлис со Сталиным уже после приезда Блюхера из полевого штаба армии. С начала к аппарату подошел Ворошилов и   Мехлис спросил, есть ли рядом  Сталин. Подошел сам Сталин. Разговор был короткий. Мехлис сказал Сталину, что маршал Блюхер морально заболел и  заявил: «Меня и мою армию ошельмовали, не ставьте меня больше командующим», и выходите из вагона категорически отказался. В Москве не долго посовещались и Сталин сказал: "Пусть эти два вагона отправят прямые сообщением к нам. Один вагон  —  это штаб Блюхера, а второй - охрана штаба.

Так вот, маршала Блюхера никто не освобождал от должности, но позже в штабе были разговоры, что вину Покуса, перенесли  на Блюхера, и что Сталин был недоволен нарушением его завета: "Мы чужой земли не хотим, но и своей клочка не отдадим». А Блюхер нарушил приказ и послал войска не только в лоб  штурмовать сопки, но и в обход по чужой территории.

Японцы были выдворены с нашей земли, заключал перемирие сам командарм Штерн, который потом рассказывал, что при обсуждении текста договора японцы настаивали на том, чтобы японская армия везде именовалась "непобедимой". Тогда наши предложила именовать Красную Армию «никогда и нигде непобедимой». Японцы протестовали, но сила была на нашей стороне, наконец, стороны решили взаимно снять этот пункт с наименованиями армий.

  БУДЕТ ЛИ ПАМЯТНИК ВОЕННОМУ МИНИСТРУ ДВР!

НЕСКОЛЬКО ЛЕТ НАЗАД во Владивосток приезжала вдова маршала Блюхера  —  Глафира Лукинична Блюхер. Перед приездом она прислала письмо одному из участников боев у озера Хасан В. М. Симушкину, где были такие строки: «С удовольствием приехала бы в Приморье, но не знаю, с кем связаться, позволить себе быть непрошеной гостьей не могу». Симушкин связался с крайкомом ВЛКСМ и Хасанским райкомом партии, которые и поспали ей вызов.

Мне предстояло отвезти ее не встречу с пограничниками. Глафира Лукинична ждала нас у входа с гостиницу, стройная, моложавая женщина в легком платье. Она энергичным шагом подошла к нашему «уазику», протянула руку лодочкой: «Здравствуйте, здравствуйте». У нее светлые, ясные глаза, русые волосы почти без седины — и это после многих лет, проведенных в лагерях. Она очень общительна, у нее прекрасная память, но рассказывала она в основном о каких-то частных деталях тех дней.

Мне, очень хотелось перевести разговор на события последнего года жизни маршала, но  было как-то неудобно, она больше говорила о детях:

— Василий Константинович, несмотря не всю внешнюю суровость, был очень тактичным человеком. Как-то поздним вечером расшалились дети, возбужденные купанием на речке, и я никак не могла их   успокоить. Муж вошел в «детскую» и просто, как равным, сказал:   «То, что вы смеетесь, — это хорошо. Младшим простительно, но старшие уже должны понимать, что ваше веселье мешает отдыхать окружающим. Подумайте об этом». И знаете, они его поняли и сразу успокоились.

— А где же он похоронен, — осторожно спросил я, но Глафира Лукинична не назвала это место, хотя вроде бы знала. Дальше она рассказывала, как после реабилитации решила установить памятник мужу.   Ее свели с каким-то художником, и тот предложил простое и оригинальное решение — выбрать для надгробия большой гранитный валун. С этим художником они ездили, искали камень, наконец, выбрали один, напоминавший форму головы маршала. И на этом камне выбили его имя и маршальскую звезду. Хотя, вроде бы, все сводилось к тому, что этот камень она собиралась везти на Волочаевскую сопку, но я и по сей день не знаю, где он установлен.

Может быть, все-таки нужно установить в Приморье или в Хабаровском, крае  памятник  военному министру Дальневосточной республики, военачальнику, про которого в августе 1938 года французская газета «Тан» писала: «За последние дни внимание всего мира было сосредоточено на одном человеке, который отделен от своего правительства расстоянием в 7600 км, и чувствует на своих плечах бремя ужасной ответственности... Всеобщий мир зависел, возможно, от хладнокровия, которое сумел сохранить маршал Блюхер. Этот человек создан для исключительных обстоятельств. Его; главные качества — смелость, упорство, организаторский талант, точность, исключительный авторитет. В трудные минуты он всегда умел находить оптимальные решения.

Андрей КАЛАЧИНСКИЙ.

Вернуться